Воспоминания ветерана Великой Отечественной Войны Барякина Николая Васильевича Часть 3
Николай Васильевич Барякин (слева) с боевым товарищем, Беззубым Иваном Трифоновичем
Однажды вечером меня и некоторых других офицеров пригласили в штаб фронта. Было предложено сдать все личные вещи, личные документы и оставить при себе только личное оружие и выписать на специальном бланке свой домашний адрес или адрес близких родственников.
Нас разделили на две группы, и я попал в первую. Старшим группы был полковник Артеменко, членами — капитан Беззубый, я, лейтенант Айбиндер и старшина Никонов. Во вторую группу вошли мои друзья Яша Кайгородов и Леня Цыганков. Старшим у них был генерал (фамилию не помню).
Нам объявили, что на другой день к семи утра мы должны быть в сборе, за нами прибудет транспорт и в аэропорту нам будет дан приказ на выполнение особого боевого задания.
К назначенному времени мы были на месте. На аэродроме нас встретила группа генералов во главе с тов. Малиновским. Здесь были генералы, начальник штаба Захаров, генерал Павловский и другие.
Нас выстроили в шеренгу, и тов. Малиновский сказал:
— Товарищи, идите на ответственное задание. Мы постоянно будем держать с вами связь. Задачу получите в воздухе. Желаю успеха.
Он подошел и каждого обнял и пожал нам руки. Другие генералы тоже попрощались с нами. Мы направились к самолетам.
Два «Дугласа» стояли готовые к полету. На фюзеляже у них было выведено большое белое кольцо — особый опознавательный знак. Здесь же с включенными моторами находились несколько истребителей.
Наша группа села в первый «Дуглас»: здесь, кроме команды, находился еще один человек — капитан-переводчик. Все были напряженные, озадаченные, примолкшие.
Самолет взревел моторами, разбежался по взлетной дорожке и поднялся в воздух. Сразу же полковник Артеменко достал бумаги и объяснил: наша группа летит парламентерами в штаб Квантунской армии в город Чанчунь для переговоров о ее капитуляции. Нас сопровождает в полете семь истребителей, команда самолета будет все время держать связь со штабом фронта и в случае необходимости нам будет оказана помощь. Другая группа с этой же целью летит в Мукден, т.к. точное расположение штаба японцев неизвестно.
Вот и все. Мы летели в пасть к японцам, которые, видимо, нас не ждали.
Самолет шел все время на бреющем полете. Истребители следовали то впереди, то сзади нас. От нашего аэродрома до Чанчуня было более 400 километров, и мы летели около двух часов. Наши передовые части в это время были тоже на расстоянии где-то около 400 километров от Чанчуня, и линия фронта осталась далеко позади.
Я сидел с правого борта и смотрел в иллюминатор. Августовский день был теплый, солнечный. Навстречу нам бежали зеленые долины, речки, перелески, красиво обработанные поля, утопающие в зелени деревеньки. Но там была не наша, а чужая, незнакомая земля. Что ждет нас впереди? Как нас примут японские самураи?
Разговоры не клеились из-за шума мотора, и мы сидели и молчали: каждый в те минуты думал о своем.
Перед самым Чанчунем самолет поднялся выше, и мы увидели всю панораму этого большого города. Сделали разворот, определили место аэродрома и пошли на посадку. Впереди нас один за другим сели сопровождавшие нас истребители.
Все получилось отлично. Моторы смолкли и мы несколько минут сидели в полнейшей тишине. Затем открыли боковую дверь самолета и увидели, что к нами приближается японский офицер. Он подошел, взял под козырек, но, увидев русские лица и погоны, заметно растерялся и на японском языке спросил: «Почему вы здесь? Что вам нужно?»
Капитан-переводчик стал ему объяснять. Предупредив, чтобы мы не выходили из самолета, японец бегом побежал докладывать в штаб. Командир «Дугласа» в это время тоже передавал по рации наше положение Павловскому.
В томительном ожидании мы провели около двух часов. Много было разговоров, суждений, возможных вариантов, но что ожидало нас, мы и представить себе не могли.
Штаб через каждые 15-20 минут запрашивал обстановку. Мы радировали: «Сидим, ждем».
Наконец на аэродром прибыли три японские представительские машины. Из первой вышел японский генерал, объяснился с переводчиком и пригласил нас в машины. В первую с генералом сел полковник Артеменко и капитан-переводчик, во вторую — Иван Беззубый, в третью — я.
В машине нас оказалось трое: офицер – водитель машины, я и молодой штабной японский генерал. Мы с генералом сидели на заднем сидении. Он был спокоен, на правом его боку висел пистолет, между колен стояла громадная, отделанная серебром шашка. Кивком головы он поклонился мне, я ответил на приветствие, и машина тронулась.
Как-то машинально я расстегнул кобуру своего неразлучного «ТТ» и сжал его рукоядку вспотевшей от напряжения рукой. Через лобовое стекло я следил за ходом второй машины и думал о том, что если нас вдруг повезут в разные стороны, я сначала буду стрелять по самураям, а затем и…
Но машины быстро шли одна за другой по городу и через тридцать минут остановились у небольшого красивого одноэтажного здания.
Нам открыли двери ожидавшие здесь офицеры, и мы вышли из машин. Затем четыре японца и мы вчетвером зашли в здание, и нас провели в большую светлую комнату. Посреди ее стоял длинный широкий стол, накрытый голубым бархатным покрывалом. Нам предложили сесть с правой стороны; японцы сели напротив. В торцах стола, тоже напротив друг друга, сели переводчики: японский и наш.
Обе стороны поприветствовали одна другую трехкратным вставанием.
Потом через японского переводчика нам сказали, что командование просит разрядить и выложить личное оружие на стол. Японцы первыми сделали это, и мы тоже положили на стол свои разряженные пистолеты.
И тогда последовал вопрос: «Зачем вы пожаловали?»
Полковник Артеменко встал, предъявил верительную грамоту и громко и четко высказал цель нашего визита:
— Советское командование, — цитировал он подписанный маршалами Василевским и Малиновским документ, — в целях избежания дальнейшего кровопролития и в связи с безнадежностью положения Квантунской армии предлагает капитуляцию армии и немедленное прекращение огня по всему фронту. Советское командование гарантирует армии, сложившей оружие, соответствующие права и примет меры для охраны спокойствия в стране.
Японский переводчик перевел сказанное и наступило напряженное молчание. Посовещавшись о чем-то со своими офицерами, глава японцев сказал, что японское командование по этому вопросу намерено говорить только с маршалами Василевским или Малиновским. После перевода нашим переводчиком сново заговорил Артеменко.
Переговоры о капитуляции Квантунской армии
Он еще раз предъявил верительную грамоту, по которой именно нам доверяются эти переговоры от имени советских войск, и предупредил, что если японское командование не примет наших условий капитуляциии, то через двадцать четыре часа после отказа города Чанчунь, Харбин, Мукден и другие подвергнутся жестокой бомбардировке, за результаты которой будет нести ответственность японское командование. А для уничтожения гарнизонов, расположенных в указанных городах, будут немедленно введены десантные войска.
— Считаем, что сопротивление бесполезно, и советуем принять разумное решение, — закончил полковник.
Японцы снова заговорили, достали большую военную карту и стали о чем-то советоваться.
Затем переводчик перевел:
— Каковы ваши условия капитуляции?
Артеменко ознакомил их с четырьмя пунктами:
1. Немедленное прекращение боевых действий по всему фронту.
2. Разоружение всей Квантунской армии.
3. Сохранение спокойствия и порядка в городе.
4. Сохранение всех пленных, иностранных атташе, государственных складов и госрезервов, для чего разрешается оставить в городе 1000 вооруженных японских солдат и офицеров, полностью подчиненных нам.
После недолгого обсуждения японцы заявили, что надо оставить не тысячу, а две тысячи солдат.
Мы согласились.
Тут же срочно была подготовлена соответствующая бумага и мы с облегчением ее подписали.
Капитуляция Квантунской армии свершилась, и в войска был отдан приказ о прекращении боевых операций по всему фронту.
После подписания капитуляции (в центре — командующий Квантунской армией Ямада Отодзо, крайний справа — И.Т. Артеменко)
Сообщив со всеми подробностями о результате переговоров и получив одобрение командования, мы вечером были приглашены на церемониальный обед в расположении штаба Квантунской армии.
В течение следующего дня мы должны были просто отдохнуть. Нам отвели резиденцию в расположении штаба, дали две новые легковые автомашины, но предупредили, чтобы мы не появлялись в городе без охраны японских солдат.
В двенадцать часов дня мы выехали на аэродром для связи со штабом фронта. И вот что здесь узнали:
Вечером, после того, как стали известны результаты переговоров, начальник аэродрома приволок японского вина «сакэ» и наши летчики стаканами, почти без закуски, изрядно его хватили. Побалагурив, поплясав и попев, они снова взялись за стаканы и так продолжалось, пока они один за другим, не заснули прямо в отведенной им комнате.
Видя такое, японец перепугался и не спал всю ночь, ожидая, как бы кто из наших не отдал концы. Утром проснувшийся первым наш летчик снова взялся за стакан и, наполнив его до краев, с великим удовольствием освежился. После такого японец сам чуть не отдал концы.
Нам через переводчика рассказал эту историю сам японец, и мы от души хохотали.
После связи со штабом мы снова выехали в отведенную нам резиденцию, а вечером нам был преподнесен еще один сюрприз.
Во время ужина к нам привели молоденького советского офицера-летчка в совершенно новой отглаженной форме, начищенного, побритого и даже надушенного очень приятными духами. Он вошел и, увидев нас, обомлел. А когда узнал, кто мы такие, со слезами бросился к полковнику на шею.
После он рассказал, что сражался на истребителе, в одном из боев был сбит над просторами Гоби и взят в плен. Несколько раз его допрашивали, стращая виселицей. А сегодня утром принесли ему всю эту одежду (она была не его), сводили в баню, привели в идеальный порядок, днем дали роскошный обеда, а вечером повели сюда.
Он окончательно решил, что все кончено и его ведут на расстрел или на виселицу. И вдруг такой оборот событий! Он весь вечер находился с нами и все никак не мог поверить своему счастью.
К сожалению я не могу вспомнить фамилию этого прекрасного офицера, т.к. был знаком с ним всего четыре часа. На другой день он самолетом вылетел в штаб фронта и я с ним больше не встречался.
На третий день японское командование повело нас показывать дворец императора Пу-И. Это была очень интересная экскурсия. Император Пу-И, ставленник японцев в государстве Маньчжу-го, был здесь полным хозяином на протяжении ряда лет. И устроился он в своем дворце неплохо. В день нашего прилета в Чанчунь он намеревался вылететь в Японию на специальном самолете, но был арестован в Мукдене нашей второй оперативной группой.
На четвертый день пребывания в Чанчуне к нам в помощь на двух «Дугласах» прибыл взвод наших солдат. Они приняли на себя охрану государственных складов, госрезерва, военных атташе и пр.
Между тем мы продолжали разоружать войска, начав эту операцию в точно указанное актом капитуляции время, т.е. на другой день в 12 часов.
Войска шли строем и, проходя мимо нас, снимали все имеющееся оружие и бросали его в общую кучу.
Через несколько дней, 4 сентября 1945 года, мы с великой радостью узнали о полной капитуляции Японии, которая была подписана за два дня до этого. Это был конец Второй мировой войны.
Советские офицеры в Чанчуне. Барякин Н.В. — второй слева в первом ряду
Штаб фронта прибыл в Чанчунь, а нам после успешного завершения операции был предоставлен месяц отдыха. Мы расположились в одном из особняков какого-то японского генерала.
Командование и друзья поздравили нас и вскоре все мы получили высокие правительственные награды. Полковник Артеменко был награжден Орденом Ленина, я и Иван Беззубый — Орденом Боевого Красного Знамени, Айбиндер — Орденом Красной Звезды, а старшина Никонов — высшим орденом солдата, Орденом Славы первой степени.
Празднование присвоения орденов Красного Знамени Николаю Барякину (в центре) и Ивану Беззубому (справа). Слева — Владимир В*** (подпись на фото неразборчивая)
В Чанчуне мы пробыли до середине февраля 1946 года, выполняя различные задания командования фронта. За это время пришлось побывать во многих города Китая. Особенно мне запомнились Харбин, Ванемяо и Цицикар. Мы встретили в этих городах очень много русских людей; многие из них, получив свободу, выехали на свою Родину.
Яков Кайгородов, 25 сентября 1945 г.
Барякин Николай Васильевич, сентябрь 1945 года
Надпись на обороте фотографии
Мы вернулись в Читу в начале марта 1946 года, а 26 мая 1946 года приказом по Забайкальскому округу я был уволен в запас и через несколько дней вернулся в родные края.
Записано 20 марта 1982 года
г. Юрьевец Ивановской области
